Как известно, в социальном преломлении ислам — это образ жизни, жизни богоугодной, ведь жизнь истинно верующего во всех ее проявлениях есть служение Богу, причем служение не навязанное, не вынужденное, а наполненное осмысленным усилием человека к указанному служению, усилием его воли. Воля же координируется разумом, — этим божьим даром, призванным не только уберечь человека от идолослужения и своеволия, но и обеспечить способность осмысливать и реализовывать на практике праведную модель поведения в этом мире, описанную, как общеизвестно, в двух главных источниках ислама — Коране и сунне пророка Мухаммада, то есть, с одной стороны, в прямом обращении Бога к человечеству, венчающем традицию откровений, а с другой — в образе жизни «совершенного человека», идеально воплотившего так называемый «прямой жизненный путь». Когда отсутствуют коранические инструкции на то, как следует поступать в конкретных жизненных обстоятельствах, правоверному надлежит следовать примеру Пророка. Поэтому Коран и его главнейшее толкование, сунна Пророка, образуют, по сути, исламский Закон Божий, соблюдение которого обеспечивает законопослушнику посмертное вхождение в райские чертоги. Таким образом, земная жизнь человека предстает своего рода затянувшимся экзаменом на пороге подлинной жизни, и того, кто испытание не выдерживает, ожидает, прямо скажем, прискорбная участь.
Резюмируя этот вероучительный экскурс, мы можем вычленить переменные величины той проблемы, которую нам предстоит обсудить в их совокупности и социальном срезе. Таковых переменных четыре, это «воля и разум» плюс «Коран и Сунна». Но на деле переменных оказывается всего две, если иметь в виду, что, согласно Корану, наличие одновременно воли и разума служит отличительным признаком такой твари Божьей, как человек (джиннов в данном случае во внимание не принимаем). В результате мы получаем концептуальную пару: человек и Закон Божий. Вариативность в «конгруэнтности» друг другу этих переменных, встречающаяся в нашем мире, определяет всю палитру наличествующих сегодня социальных следствий, маркированных исламом. Кто-то может возразить: в Коране не раз говорится о том, что человек беспечен и забывчив, что это две сущностные черты людского естества, а поэтому кодификация человека как переменной величины не вызывает сомнений, но как можно говорить в таком ключе о Коране и Сунне?
Речь я веду конечно же не о том, что надвременной Коран хоть в чем-то претерпевает изменения или что священное мусульманское предание вдруг с годами оказывается подверженным каким-то метаморфозам. И даже не о том, что у Корана есть скрытые смыслы и существует семь уровней его понимания, в полной мере доступных лишь посвященным, и не о том, что многовековое осмысление Сунны вылилось в конечном счете в рамках суннитской ветви ислама в четыре богословско-правовые школы. Я уж не затрагиваю шиизм. Так вот речь всё же о другом — об индивидуальности каждого человека и, как следствие, субъективности нашего восприятия. Субъективности, рождающей определенную социальную практику, порой прямо вторгающуюся в жизнь немусульман.
Для мусульман Коран — это запечатленное в неискажении Слово Господне, но Слово, не когда-то разово прореченное Всевышним, а потом записанное. Это живоговорящее и никогда не смолкающее Слово, озаряющее сердца правоверных по-новому всякий раз, когда они из страха заплутать во мраке стихий земного мира взыскуют путеводящего светоча. Мы меняемся, и вместе с нами меняется наше восприятие предвечного и неизменного Корана, а потому, с точки зрения нашей субъектности, он оборачивается к нам новыми, неприметными ранее гранями. Всякий раз, задавая границы открытости Своей Книги, Всевышний возвещает Сам о Себе и о Своем Творении в той мере, какую полагает уместной на данный момент и для данной личности. Именно во вневременной природе Божественного Писания и его свойстве обнажаться новыми смыслами заключена возможность актуального богословского творчества, а вместе с тем и необходимой пластичности исламской повседневности, позволяющей учитывать текущие реалии. Поэтому столь значим характер усвоения Корана верующим, столь важно какие именно аксиомы он воспринимает для себя в качестве руководящих указаний по жизни. Схожую цепочку рассуждений несложно воспроизвести и в отношении Сунны.
Раз эволюция нашего мира отражает проявление креативной воли Бога, то и осознание сообразной этому нескончаемой череды событий также должно быть современным и непрерывным. Но есть ли основания вести речь об актуальном богословии и правотворчестве в российском мусульманском сообществе? Если не принимать во внимание редчайших попыток, фактически никак не сказывающихся на общей ситуации, то отрицательный ответ очевиден.
Процветающая в отечественном правоверии интеллектуальная дистрофия рождает его догматизацию с присущей ей унификацией мышления, речи и поведения. Теологический дискурс и социальная практика времен Средневековья, некогда обеспечивавшие высочайшие темпы развития Исламского мира, его лидерские позиции на планете, деинтеллектуализируются, мумифицируются, абсолютизируются и переносятся в наши дни как уникальная экспертная машина на все времена, порождая чудовищные мутации религии. Сон разума не позволяет погруженным в него верующим воспринимать ислам таким, каков он есть на самом деле. Поэтому в головах подобных адептов учения возникает искаженная версия ислама. Но трагедия состоит в том, что, не сознавая пораженности вероучения в их сознании и будучи убеждены, что именно им ведомо, чего на самом деле велит Бог, такие верующие калечат не только свои жизни, но и самым пагубным образом вляют на судьбы окружающих, порой не останавливаясь ни перед чем в конфликте с несогласными. Превращение истово верующих в манкуртов, роботов, зомби — всё это черты нашей действительности, не знающей живой богословской традиции.
Сто́ит лишить правоверие рациональности, т. е. оставить один на один с людскими страстями — главным инструментом Сатаны, как оно неизбежно деградирует в суеверие, крайний мистицизм и радикальный фундаментализм. Донельзя догматизированный и архаизированный ислам — это уже и не ислам вовсе, а его полная противоположность, нечто вроде схоластического авторитаризма. Недаром Пророк говорил: «У кого нет разума, у того нет и веры», да и весь Коран обращен к «людям разумеющим». Подлинно верующий — это уже далеко не тот слепец, который скрупулезно скопировал в себя веру как систему запредельной пониманию ортодоксии. Но именно это последнее мы наблюдаем как превалирующую модель нынешнего исламского образования не только в России.
И вновь мы возвращаемся к названным мною переменным величинам — разуму и свободе воли. Какой же социальной практики можно ожидать, если первый парализован, а вторая вследствие этого — бесконтрольна? Неудивительно, что время от времени нашу страну сотрясают террористические вспышки религиозно мотивированной агрессии.
Чтобы ситуацию переломить, нужно вернуться к исламу, возглашенному пророком Мухаммадом, а таковой немыслим в отсутствие мощной интеллектуальной практики. Последняя, в свою очередь, сегодня подразумевает не просто блестящее владение первоисточниками, но и знание всей традиции их полуторатысячелетнего истолкования в рамках менявшегося исторического фона, с тем, чтобы можно было данную традицию продолжить в контексте российской социально-политической реальности. Всем этим давно пора заниматься. Для этого есть все условия, ведь государство выделяет мусульманскому сообществу и тем, кто кормится от этих щедрот, их обслуживая, многие сотни миллионов рублей ежегодно. Денег хватит на всё, если тратить их по делу и если еще останутся в работоспособном состоянии те несколько уникальных специалистов, которые — на сегодняшний день единственные — могут с этой работой справиться.
Сказанное мной, думаю, очевидно, не раз озвучено в разных аудиториях и персонально разжевано разным чиновникам, вплоть до высокопоставленных. Но ничего не меняется! Мы не имеем ни приемлемого перевода Корана, ни надежного перевода канонического свода хадисов. А раз нет адекватных переводов на русский язык первоисточников и того, что составляет золотой фонд духовного наследия исламской цивилизации, раз не восстановлена живая ткань мусульманского интеллектуализма, значит, не может быть и всего остального — хороших учебников и справочников, профессиональной системы образования, эффективных методик противодействия радикализации религиозной сферы. Любительщины, дилетантизма и полуфабрикатов хоть отбавляй. Но, как известно, даже неправильно поставленная в документе запятая порой сказывается на людях самым драматичным образом. А в нашем случае речь идет о донесении до общества ни много ни мало Закона Божьего — закона, стоящего в глазах верующего несравненно выше любого светского законодательства. Не правда ли странно, что именно из этой, определяющей всё остальное сферы государство фактически самоустранилось? Значит, это кому-то очень выгодно, пусть даже и от террора гибнут люди. Дошло до того, что в прошлом году, 22 октября, в Уфе на встрече с муфтиями духовных управлений мусульман России Владимир Путин прямо потребовал заняться социализацией российского ислама, вытянуть его из трясины Средневековья и сделать опорой развития страны. 4 декабря прошлого года я выступил на круглом столе в Общественной Палате России с разъяснением основных положений сказанного Владимиром Владимировичем. В самом начале своего доклада я произнес следующие слова: «Для меня остается большой загадкой, кто в нашей стране будет нести персональную ответственность за реализацию задач, поставленных президентом, — Минобрнауки, Минрегионразвития, ФСБ, Совет Безопасности, Администрация Президента, еще кто-то? Все они так или иначе причастны к положению дел с исламом, но кто именно отвечает головой, я не знаю. Ведь не с духовных же управлений должен быть спрос, пусть даже они и проедают огромные средства».
В общем, я как в воду глядел. Чиновниками требования президента России были просто-напросто нагло проигнорированы. Подобного вопиющего безобразия наша страна еще не знала: по итогам выступления главы государства не вышло ни одного поручения. Саботаж был прикрыт внешне благовидным объяснением. Вот как оно звучало: «Президент ведь обращался к муфтиям. Пусть они и разбираются с названными им проблемами, а мы умываем руки».
Думаю, что не открою ничего нового, если скажу, что, работая над своей беспрецедентной речью, носящей программный характер, президент прежде всего имел в виду искоренение питательной среды, систематически порождающей в нашей стране террористические катаклизмы. Сколь же циничными и аморальными должны быть те функционеры во власти, для которых жизни наших безвинно гибнущих соотечественников представляют меньшую ценность, чем беспроблемное кабинетное благополучие раздувшихся от собственной значимости чинуш. Ведь ясно же, что в большинстве своем российское мусульманское духовенство испытывает сегодня серьезные проблемы в плане профессионального соответствия требованиям времени. Очевидно, что ожидать от него каких-либо конструктивных действий, способных ощутимо повлиять на ситуацию, значит заниматься по меньшей мере самообманом. И прошедшие восемь месяцев с момента выступления президента — прямое этому подтверждение.
Профилактика религиозного радикализма — это инструментальная проблема, поскольку она предполагает определенный алгоритм действий, дающих прогнозируемый результат. Признание проблемы как инструментальной прямо подводит к персональной ответственности за эффективность ее решения. Но сегодня ни о какой инструментальности «уполномоченные товарищи, с погонами и без», и слышать не хотят, поскольку тогда за провалы придется отвечать головой, а компетентности им явно не хватает, причем некоторые и не скрывают, что знать ничего не желают. А потому не удивительно, что мы не можем назвать ни одного человека и ни одного учреждения, которое бы несло всемерную ответственность за профилактику террористической угрозы в нашей стране. Да, у нас есть ФСБ, но сфера ее деятельности не может распространяться на духовность и религиозное правотворчество, если же ее туда распространить, ничего хорошего не выйдет. Это всё-таки силовая структура, призванная бороться с уже сформировавшимися бандитами и потому привыкшая действовать вполне определенными средствами. Меж тем, я веду речь о теологическом пространстве. Именно здесь дают о себе знать первые зачатки извращений вероучения, приводящие к асоциальному поведению. Там, где нет персональной ответственности, балом правит коллективная безответственность, профанация всего и вся и расхищение под сурдинку государственных ресурсов.
В экспертном сообществе и не только давно высказывается мнение, — возможно, неверное, — что в России значительное влияние приобрели лица, крайне не заинтересованные в полной ликвидации террористической угрозы, ведь она — отличный инструмент для выбивания из бюджета всё новых и новых субсидий и, главное, наличности, не контролируемой финансовыми органами. Существуют и другие достаточно веские аргументы в пользу указанного экспертного мнения.
Если оно ошибочное, тогда хотелось бы услышать объяснение, почему не совершаются действия, которые действительно способны положить предел корневой системе, питающей в нашей стране террористическую угрозу, почему не финансируется в приоритетном порядке работа с первоисточниками и прочее, о чем я сказал ранее? Право дело, не воспринимать же всерьез рассуждения вроде следующих: раз муфтии молчат, значит, их всё устраивает, или такое: в сохранении российского ислама в его нынешнем, то есть отупелом, состоянии, спасение православия, иначе оно, оказывается, погибнет, а с ним — и русский народ, который и так спивается и вырождается. Согласитесь, полный бред, свидетельствующий о том, что лица, выражающие такую точку зрения, ничегошеньки не смыслят в затронутой теме. Меж тем миф, демонизирующий ислам, весьма распространен и этими людьми старательно пестуется, ведь он — надежное прикрытие их халатности и преступной безответственности. Воистину сон разума рождает чудовищ.
Но вернемся к высказанному мной мнению экспертов. Если оно всё же справедливо — пусть даже в малой мере, — то возникает вопрос: когда в конце концов интересы государства и российского народа возьмут верх над чиновным произволом? Неужели жертв, принесенных на плаху террора, всё еще мало? Сколько же людей должно еще погибнуть, чтобы власть очнулась и всерьез взялась за решение проблемы?
Думается, неспроста в «Стратегии противодействия экстремизму в РФ до 2025 года», подготовленной секретариатом межведомственной комиссии (объединяет представителей 16 министерств и ведомств) по противодействию экстремизму при МВД и широко разрекламированной на днях пресс-службой министерства, в числе ключевых источников угроз экстремизма названа «экспансия нетрадиционного для России радикального ислама с территории других государств», которая исходит от «иностранных эмиссаров и выпускников зарубежных теологических центров радикального толка». В наших же пенатах, оказывается, всё в порядке. В общем среди чиновников виновных искать и не пытайтесь. И эту филькину грамоту собираются вскоре подсунуть на подпись главе государства.
Теперь несколько слов о выступлении президента в Уфе, старательно ныне замалчиваемом, замалчиваемом настолько, что даже те, кто профессионально призван бороться с терроризмом, никогда об этой речи не слышали (иногда ее называют «уфимскими тезисами В.В. Путина»). Определяющей чертой сказанного главой государства стал акцент на «новой социализации» российского ислама. Все мы привыкли к термину «социализация», характеризующему процесс активного вхождения человека в систему социальных связей, освоения ценностей и норм социальной жизни, термину, характеризующему процесс обособления человека в обществе и тем самым становления его как личности.
Последние десять лет социологами, обслуживающими преимущественно интересы РПЦ, активно разрабатывается проблематика религиозной социализации, определяемой как процесс интериоризации (формирования внутренних структур человеческой психики благодаря усвоению структур внешней социальной деятельности) и выработки человеком собственных мировоззренческих стереотипов, идеологических предубеждений и стратегии поведения по отношению к окружающим людям. Коротко говоря, речь идет о становлении верующего, происходящем в определенном конфессиональном и социокультурном контексте, другими словами, усвоении верующим моделей и норм религиозного поведения в конкретной исторически сформировавшейся среде.
Но президентом поставлена, прямо скажем, беспрецедентная по новизне задача — глава государства выдвинул программу конфессиональной социализации. По сути, он призвал разобраться с тем, какова социальная миссия ислама в современной России, каково его послание, с которым он обращается сегодня к гражданскому обществу, мусульмане в котором составляют численное меньшинство? Путин не затронул бы эту тему, будь здесь всё в порядке. Выходит, здесь всё сильно не в порядке. Фактически он предложил озаботиться разработкой социальной доктрины российского ислама, то есть формированием той гражданской позиции, которую велит занимать нашим соотечественникам-мусульманам их вероисповедание, очищенное от радикализирующих искажений, позиции, которая усилит их гражданские и патриотические чувства, укрепит душевное благополучие, гармонизирует государственно-конфессиональные и межрелигиозные отношения. Не воспринимать же всерьез ту кальку, которая в былые времена была оперативно скроена исламскими функционерами по лекалам «Основ Социальной концепции РПЦ», появившихся в 2000 году. Мусульманам нужен действительно авторитетный документ, опирающийся на всю многовековую интеллектуальную рефлексию и позитивно действенный в условиях нынешней России. Понятно, что в один присест подобный манифест разработать немыслимо и всякого рода громогласные рапорты на сей счет о его якобы скором рождении являются банальным введением общества в заблуждение, профанацией стратегии, выдвинутой президентом, профанацией, наносящей серьезнейший вред нашему обществу. Причем Путин это прекрасно понимает, раз в качестве стратегической выдвинул задачу возрождения российской школы исламского богословия и права, вершиной деятельности которой и должна стать искомая социальная доктрина. Но очевидно, что на ее создание уйдут многие годы интенсивного труда большого коллектива ведущих специалистов, и не только отечественных.
Глава государства четко обозначил требования, которым отечественная школа должна соответствовать. Речь идет прежде всего о ее высоком авторитете не только у россиян, но и у мигрантов, а также на всем постсоветском пространстве и в целом на международной арене, о признании школы большинством мусульманских ученых мира, об отпоре идеологии радикалов, сталкивающих правоверных в Средневековье, о развитии традиционного мусульманского образа жизни, мышления, взглядов в соответствии с реалиями 21-го столетия, о живом отклике на актуальные события внутренней и международной жизни, выливающемся в богословско-правовые заключения, понятные и авторитетные для верующих, о выработке положительного образа традиционного ислама как важной духовной составляющей общероссийской идентичности. Неудивительно, что особое внимание президент уделил проблеме научных переводов на русский язык ключевых мусульманских текстов.
Охарактеризовал он и новый, востребованный временем, тип религиозного лидера. «Священнослужители, — сказал Путин, — должны быть людьми образованными и просвещенными, способными дать четкую и канонически безупречную оценку острым современным вызовам и угрозам». Мы же добавим, что глубокие и серьезные книги в этом плане — лучшие помощники и наставники. Но таких книг толком как не было, так и нет, а о тех, что заслуживают широкого внимания, мало кто наслышан. Основным объединяющим идеям социального проектирования, которые мусульмане могли бы предложить всему нашему обществу, я посвящу одну из следующих статей.
Радикальный ислам триумфально шагает по планете. Очередной его жертвой вот-вот падет Ирак. Не ровён час, и вся эта смертоносная каша заварится в России. Я не понимаю, сколь более наглядные примеры еще нужны, чтобы наша власть прекратила наконец заниматься имитацией профилактики религиозного радикализма и занялась подлинной вакцинацией от этой трудно излечимой заразы. Джалал ад-Дин Руми сказал: «Когда человек выбивает ковер палкой, он бьет не ковер, его цель — избавиться от пыли». Так вот давайте прекратим с упоением колошматить ковер, а займемся пылью.
2 июля 2014 г.
Впервые опубликовано на reg.num.